Очаг на башне - Страница 72

– Ты возьми его, – попросил Симагин.

Антон замотал головой, с испугом выпустив игрушку из рук.

– Мама выбросит...

Симагин молчал.

– Мы с бабушкой гостили на даче у ее друзей, а когда приехали, мама сказала, что ты не велел нам возвращаться, – сказал Антошка, искоса глянул на Симагина и заплакал.

Это продолжалось недолго. Шмыгая носом, он виновато подошел к Симагину и уткнулся горячим, влажным носом ему в живот. Симагин положил ладони на Антошкину голову.

– Мама знает, что ты здесь?

– Нет, – ответил Антошка. Подумал и объяснил: – Я сказал, что пойду в кино.

– В какое кино? – бессмысленно спросил Симагин. Антошка помедлил и ответил:

– Еще не придумал.

Симагин сел и посадил сына себе на колени. Тот вцепился в его руку изо всех сил.

– Как вы?

– Мы? Так... Бабушка болеет. Мама курит, дарит игрушки и приходит поздно.

Симагин опять прижал его к себе.

– Ты должен заботиться о ней.

– Как?

– Ты должен ее слушаться. Чтоб она не волновалась лишнего.

– Я старался. Но тогда она стала говорить, что у Симагина я от рук отбился, а теперь стал хороший.

– Это ничего, – сказал Симагин сквозь острый, режущий ком в горле. – Это не со зла.

– А от чего?

– От боли.

– Боль – это болезнь?

– Да, – твердо ответил Симагин. – Это я точно знаю.

– Ты вылечишь маму?

Симагин молчал.

– Ты еще не умеешь, – сказал Антошка, гладя его руку. – Я ведь знаю – если бы умел, пошел бы и вылечил. Да?

– Да.

– Я все время жду, когда ты что-то сделаешь, и это кончится. – Антошка помедлил. – А это не кончается.

– Да, Антон. Не кончается.

– А я могу тебе помочь?

– Конечно. Ты можешь заботиться о ней пока. Вместо меня. Понимаешь, мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что рядом с нею мужчина, на которого я могу положиться.

– Хорошо, – серьезно сказал Антон. – Полагайся.

Он постепенно оттаивал, лицо его смягчилось, и вдруг он заболтал ногой, пытаясь носком ботинка достать лежащий на боку планетоход. Симагин, не выпуская Антошку, нагнулся и поднял пультик. Планетоход начал перебирать резиновыми гусеницами, крутясь на месте и уютно жужжа; одна из гусениц загребала воздух. Он раскачивался из стороны в сторону, наконец, повалился на живот и сразу пополз, уставя вперед низкий настойчивый лоб.

– Дай, – жадно сказал Антошка, протягивая обе руки. Симагин вложил в них пульт. Планетоход, вращая лепесточком локатора, объехал вокруг кресла, порыскал вправо-влево и остановился. Антошка выпустил пульт, и с приглушенным стуком тот упал на ковер.

– Нет, – сказал Антошка. – Знаешь... Неинтересно.

Замерев, Симагин ждал.

– У тебя было так, когда ты был мальчик? – спросил Антошка. – Что все игрушки становятся скучными... – Он помедлил, подбирая слово: – стыдными?

– Да, – сказал Симагин. – Было.

– Знаешь, пап, не могу забыть. Когда погиб дядя Витя, я в тот же день играл в их аварию. Понимаешь? И у меня все спасались. А ведь они по-настоящему погибли. Навсегда. А я в это играл. Я только недавно понял, что все происходит по-настоящему и навсегда. Ты меня понимаешь?

– Конечно, – тихо ответил Симагин.

– Играть стыдно, потому что чего захотел, то и стало. Но не по-настоящему. А значит, этого и нет. И только ты такой глупый, что притворяешься, будто есть. Сделать не можешь, а только притворяешься. Понимаешь? Я это понял и пошел к тебе.

– Спасибо, Антон. Ты мне очень помог. Правда.

– Вот и хорошо, – сказал Антошка.

Он затрепыхался, и Симагин поспешно выпустил его. Антошка съехал на пол с его колен, взял планетоход и бережно задвинул на прежнее место. Поднялся и вдруг замер спиной к Симагину.

– А ты по нам скучаешь? – напряженно спросил он.

– Очень.

– Я спрошу, ладно?

– Конечно, Антон.

Он помедлил и совершенно чужим голосом спросил:

– Мама меня обманула?

Симагин смотрел ему в спину. Сын ждал ответа.

– Нет, – сказал Симагин. Антошка молчал. – Нет, Антон, не обманула. Она сама верит в то, что говорит. Она больна.

– А ты веришь в то, что говоришь?

– Да.

– А ты здоров? Симагин сглотнул.

– Немножко здоров, – сказал он.

Антон начал поворачиваться к нему и вдруг завозился под курточкой, расстегнул рубашку и достал из-за пазухи скрученную школьную тетрадку с таблицей умножения на задней стороне обложки. Протянул Симагину. Симагин взял. Тетрадка была теплой.

– Я написал рассказ, – проговорил Антон. – Про один неразрешимый вопрос. Я когда вырасту, обязательно стану писатель и решу их все. Я их ненавижу.

– Спасибо, – тихо проговорил Симагин, не решаясь открыть. – А мама... читала?

– Нет. Я же не хочу, чтобы она опять плакала. А знаешь, пап. Если я у тебя останусь, мама ведь за мной сюда придет. А?

– Нельзя так делать, – с трудом выговорил Симагин. Потом они молча ехали в метро. Потом – в пустом трамвае. И тоже молчали, обнимая друг друга. Зажужжала невесть откуда взявшаяся пчела и с размаху ударилась о стекло. Заметалась.

– Глупая, – нежно сказал Антошка. – Все твои сестрички спят давно, а ты что?

Симагин будто собственным телом ощущал боль и отчаяние бессильных, смехотворно легковесных щелчков о непостижимую прозрачную преграду. Он порылся в карманах, вырвал из блокнота листок со старыми формулами и, свернув из него кулечек, поймал пчелу. Попытался открыть окно, но окно, конечно же, не открывалось. Пчела обреченно бесновалась внутри. Приговаривая что-то ласковое и успокаивающее, Симагин подошел к дверям и, когда на остановке они раскрылись, выпустил пчелу. Она косо пошла вверх, мелькнула темным прочерком на фоне освещенных окон и пропала.